«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

меня и не выпустят. Но полковник повторяет, что у меня билет в Хельсинки, я пытаюсь незаконно пересечь советскую границу и выводит меня под конвоем автоматчиков на глазах испуганных пассажиров. В аэропорту, правда, меня тут же освобождает, хотя попытка незаконного перехода границы в советское время – серьезное уголовное преступление. Предусмотрительный Виталий (после срока в Перми и Чистополе) не уехал из аэропорта, пока не услышал об отлете самолета и поэтому я не только успел сравнительно быстро вернуться домой, но еще и послал в ЮНЕСКО по факсу письмо, с оглашения которого и началась конференция о свободном обмене информацией между Востоком и Западом.

Раздраженный этой историей заместитель генерального директора ЮНЕСКО швейцарец Алан Моду, который был инициатором конференции, настоял на приглашении меня на ближайшую конференцию журналистов в Нью-Йорке, созываемую по инициативе Организацией Объединенных Наций. Я опять приехал в Шереметьево, опять поднялся за билетом в офис теперь уже «Пан Америка». Там тоже был симпатичный молодой человек. На этот раз он без всяких затей нашел мой билет и подтверждение секретариата ООН об его оплате и вдруг сказал:

– Я могу заплатить вам за этот билет пять тысяч долларов наличными.

За такие деньги в Москве в это время можно было купить трехкомнатную квартиру в центре города – по-видимому, смазливый мальчик был сказочно богат.

– Нет, я полечу в Нью-Йорк, – хотя на самом деле мне было совершенно нечего сказать на конференции, посвященной, кажется, Юго-Восточной Азии.

По возвращении обыскивали меня долго и необычайно тщательно. Были конфискованы две видеокассеты с фильмами, которые я вез детям: одна с Чарли Чаплиным, другая – с мультфильмами Уолта Диснея и, конечно, все официальные документы ООН. Но Володя Буковский, не помню через кого, передал мне кассету, подготовленную польской «Солидарностью», где два печатника в деталях показывали, как создать подпольную типографию. Еще два-три года назад «Гласность» помогала «Солидарности», теперь уже поляки старались помочь нам. И вот эту кассету, после просмотра в течение недели, единственную из всего моего багажа мне вернули.

Но я не собирался создавать подпольную типографию, поскольку понимал, что для КГБ это будет подарок судьбы. Вместо этого я написал жалобу в Главное таможенное управление на тех, кто, по-видимому, в грабительских целях изымал из багажа детские фильмы и в провокационных – официальные документы ООН. Меня пригласили на главную таможню (у трех вокзалов), долго извинялись и все вернули. Но подпольную типографию я при всей простоте и ценности польских советов создавать не стал.

Переходя к 1992 году, нужно упомянуть еще две довольно характерные для того времени и достаточно странные истории. Я уже писал, что никаких грантов в то время у «Гласности» не было, подписка на «Ежедневную гласность» была недостаточна для того, чтобы оправдать расходы на офис, сотрудников, переводчиков. Между тем наша корреспондентская сеть оставалась фантастической – в адресной книжке, составленной Томой, не только сотни имен, но еще и сотни городов и, скажем, в одном Баку, который был важным, но далеко не единственным центром нашего внимания, упомянуто четырнадцать корреспондентов – азербайджанцев, армян, русских – рабочих, профессоров, общественных деятелей.

Все эти сотни чаще всего совершенно замечательных людей хотели рассказывать об очень серьезных событиях, которые происходили вокруг них, с ними самими, но их никто не хотел слышать. В эти годы шло уничтожение демократического движения по всей стране; гибли, были уничтожены и сотни «самиздатских» газет и журналов. Одновременно планомерно уничтожалась и свобода печати – это было одной из важнейших задач правительства Гайдара, о чем я буду еще немало писать в дальнейшем и что почти никто из тех, кто в этом участвовал, не хочет ни признавать, ни понимать. Конечно, это происходило под бравурные крики о запрете цензуры, о новом Законе о печати (очень напоминавшем по своему характеру сталинскую конституцию). При этом кроме демократического «самиздата» на глазах уничтожалась возможность независимого суждения, информации, аналитического обзора в центральных органах печати. Как-то незаметно все лучшие журналисты эпохи перестройки потеряли работу. Большинство из них, из советской журналистики последних лет, не были мне особенно близки – у «Гласности» была другая аудитория: частью более народная, частью – всемирная, обо мне самом сперва писали всякую ерунду, потом не упоминали вовсе, тем не менее это была печать, которая в лучшей своей части восходила к блестящей публицистике «Нового мира» и к тому же добросовестно и высокопрофессионально стремилась понять, что происходит в Советском Союзе, какие первоочередные задачи можно и нужно решить. Конечно, дезинформация, Прохановы и Кургиняны, «казачки», засланные в Верховный Совет, Моссовет, Ленсовет, сбивали с толку. К тому же ни у кого не было такой корреспондентской сети, как у «Гласности» и «Ежедневной гласности». Корреспонденты центральных изданий чаще всего были более профессиональны, но их было в сто раз меньше. Именно поэтому ни разу, повторяю, ни разу в «Ежедневную гласность» не удалось подкинуть дезинформацию, хотя попыток были десятки. Сам Гайдар (кстати говоря, превосходный оратор), как и члены его команды, руководившие гигантскими переменами в стране, предпочитали, по-видимому, лгать пореже; необходимого стране понимания – где мы находимся и что с нами происходит – в официальных средствах массовой информации «свободной» России не оказывалось вовсе. Новые звезды журналистики, чаще всего близкие к тем или иным (уже становилась видна разница) спецслужбам или армии – Невзоров, Доренко, Сванидзе, Млечин и другие – иногда публиковали достаточно острые и профессиональные материалы, но только на какие-то частные темы, да и вообще отличались ясным пониманием того, о чем и как можно говорить, а о чем – ни в коем случае не следует. Наступало «темное» время России. В еще недавно очень профессиональном и либеральном Союзе журналистов был произведен наглый переворот, и все руководство стало послушным и бюрократическим.

А к этому прибавилось еще и практическое уничтожение, точнее растущее (и, конечно, не случайно) убожество зарубежных русских радиостанций, что соответствовало американскому и европейскому пониманию Ельцина (конечно, не без помощи российских спецслужб) как великого демократа, а перемен в России – как бесспорно демократических.

Для Радио Свобода было решено не только открыть большой корпункт в России, директором которого ненадолго и для ширмы стала Алена Кожевникова, но куда по преимуществу были взяты «свои» для Лубянки люди. Да еще и трансляцию передач перевели с зарубежных передатчиков на местные FM станции, которые находились в прямой зависимости от администрации и сперва шантажировали «Свободу» отказами в трансляции, а потом и вовсе ее прекратили.

Я много раз (каждый приезд в США) встречался с директорами «Свободы» (у меня брали интервью в Вашингтоне, но